Владимир Михайлов - Восточный конвой [ Ночь черного хрусталя. Восточный конвой]

Ознакомительная версия.

— Отчего ж не придумать, если подумать… пробормотал Милов, занятый сейчас другими мыслями. Ни к чему были ему сейчас эти спутники, а в одиночку он, вероятнее всего, прорвался бы; но бросить женщину было бы не по-мужски, а от компаньона ее, похоже, большого толку ждать не приходилось. Ну что же, воспримем как лишнюю помеху, только и всего. Главное — не терять больше времени. И так уже…

— Мне известен еще один выход, — сказал он. — Правда, он не для туристов: над рекой, в обрыве, но невысоко. Есть в нем одно неудобство: спуститься вниз там нельзя — берег нависает, подняться — тем более. Можно только прыгнуть в реку.

— Просто ужасно, сколь многого я с собой не захватила, — сказала Ева: — ни пижамы, ни купальника…

— Я тоже, — сказал Милов, — я путешествую налегке. — Он не стал объяснять, что сумку ему пришлось бросить, когда за ним гнались; по счастью, ничего серьезного там не было, опыт давно научил самое необходимое носить в памяти и в карманах. — Да и господин Граве вряд ли предусмотрел такую потребность.

— Вы же видите, господин Милф, — у нас с собой ничего…

— Не вижу, как ни удивительно. Здесь не слишком светло, а? Ну что же, раз мы не экипированы, придется лезть в воду в чем мать родила.

— Это будет крайне неприлично, господин Милф, — сурово произнес Граве. — Если бы еще с нами не было дамы…

— Вы знаете, Граве, — сказала Ева, — я не очень любопытна.

— Тем более, что все равно ничего не видно, — добавил Милов. — Впрочем, дело ваше. Только не забудьте, что придется переплывать реку: и из-за обрыва, и чтобы обойтись без неожиданностей.

— Вы полагаете, там тоже опасно? — с некоторым беспокойством спросил Граве.

— Полагаю, тот выход известен не только мне. Итак, плыть придется, а разводить потом костер для просушки — потеря времени, да и небезопасно.

— Вы считаете, все настолько серьезно? — спросил Граве.

— Я знаю только, что меня хотели подстрелить, — сказал Милов, — и для меня этого достаточно. Итак, решено?

— Так или иначе все вымокнет, — сказала Ева.

— Плывя, держите одежду над головой.

— Давно так не пробовала.

— Ну, отдадите мне, — сказал Милов. — Верну сухой.

— Вы крайне любезны, — сказала Ева. — Ведите нас, пещерный лев.

— Вы хотели сказать — пещерный человек, — поправил Граве.

— Хотела то, что сказала. Не придирайтесь.

— Но вы же его даже не видели, — сказал Граве, видимо, все еще колеблясь: купание, кажется, его не прельщало. — Откуда же вы знаете, что он похож на льва?

— Нам придется, — предупредил Милов, — миновать тот вход, которым воспользовался я. — Он знал, что обходного пути нет: схема ходов в окрестностях Центра была крепко запечатлена в его профессиональной памяти. — Так что никакого шума. Я иду первым, вы, Ева, кладете руку мне на плечо, а господин Граве замыкает — точно так же.

Он ощутил, как легкая ладонь легла на его плечо.

— Тронулись!

Они шагали молча, стараясь ступать в ногу. Ева сняла туфли и несла их в руке: острые каблуки тонули в песке, ноги сразу промокли.

«Одно приключение вместо другого, — думала она, ощущая под пальцами твердое плечо. — Хороший свитер, надеюсь, он не какой-нибудь дикой расцветки, хотя от русских, говорят, можно ожидать чего угодно — и прекрасного вкуса, и самого дурного… Напрасна я не надела кроссовки — с брюками вполне уместно… Правда, их снимать труднее. — Тут ее мысли пошли в другом направлении. — А мой соблазнитель! — она не удержалась и фыркнула, подавляя смех. — Бедный котик: мышка уже в углу, загнана, он и коготь выпустил — и вдруг вламываются и портят всю охоту… Но уж тут он повел себя молодцом… Странно и ужасно: еще днем мы жили в цивилизованном мире, пусть не таком зеленом и душистом, как некогда, но все же… Да, мир… В нем прежде всего страдают дети. Я недолюбливала Растабелла, слишком уж он фанатичен и ограничен, хотя и талантлив, конечно, — а теперь мне его жаль. Бедная девочка… Растабелл теперь, наверное, и вовсе: перестанет сдерживаться, а ведь за ним идут люди, его даже правительство побаивается. У нас такая администрация не продержалась бы и месяца, все потребовали бы импичмента, а тут… Все-таки в Европе очень много несовременного. Кстати, я ему так и не позвонила. С телефоном никогда такого не случалось. Что-то произошло в столице? Или здесь, в городе? Этот город — как теневая столица: здесь живет Растабелл и еще многие из его компании, этот странный Мещерски, и другие… Лестер давно дружит с Мещерски, у них, по-моему, какие-то общие Дела. Лестер… Слишком много секретов завелось у него в последние два года, и это не бабы — все его налеты на баб мне были известны едва ли не заранее; нет, тут другое — я думаю, он…»

Мысли, прервались, когда она услышала тихое: «Тсс… Стоп». Милов остановился, остальные — тоже, но рука женщины оставалась на его плече, он снял ее пальцы осторожно, почти ласково. Повернув голову, едва уловимо выдохнул:

— Обоим — лечь, только тихо… Скажу — бегите, как на сотке, свернете в первый ход направо — там я вас догоню…

Помедлил еще секунду и бесшумно двинулся дальше. Выход, тот самый, его, чуть серел в кромешной тьме пещерного хода, и более светлым пятном выделялась часть стенки напротив. Было и снаружи темно: новолуние.

«Лицо, — подумал Милов, — лицо светлое, остального им не различить. Ползком? Опасно: кто-то может сидеть у самого проема — незачем подставлять ему спину… — Он все же опустился на живот, подобрался, без единого шороха подполз к выходу — сейчас дверь была распахнута настежь, значит, стерегли, иначе заперли бы. — Что делать? Ладно, я-то проползу, но те двое — нет, не имею права…»

Решившись, он коротко кашлянул — и в ту же секунду ударили выстрелы, пули врезались в стенку хода. Охотники не ушли. У ни А хватило терпения.

«Неосторожно мы там разговаривали, — подумал Милов, — громко и долго, и я хорош — потерял ощущение реальности. Так что эти знали, что я возвращаюсь, лишь на долю секунды не хватило у них выдержки — начали стрелять, не дожидаясь, пока голова возникнет в проеме, на сером фоне. Странно все же, кого они против меня послали: профессионалы уже раза два подловили бы. Интересно, что у них тут вообще происходит? Меня об этом не предупреждали. Ну ладно, еще поиграем…»

Он не двигался с места, вслушиваясь в шорохи снаружи: там стрелявшие меняли места, хруст их башмаков по гравию был отчетливо слышен. Опершись локтями, Милов медленно изготовился, зная, что сейчас один окажется в поле зрения: снаружи казалось, верно, что в ночи их не увидеть, они не понимали, что по сравнению с непроглядностью пещеры ночная темнота была едва ли не ясным днем. Черное появилось: Милов нажал на спуск. Человек снаружи вскрикнул и упал. Снова заскрипел гравий и застучали выстрелы, но Милов лежал сейчас в мертвой зоне: чтобы убить его, надо было подойти вплотную к двери и вскочить в ход, но на это никто не отваживался.

Ознакомительная версия.